Кромешник - О`Санчес

– Эй, Кишок-Желудок, ты мне, вроде, угрожал заочно? Скажи, что это клевета, умоляю тебя!

Живот повернулся к нему с радостным удивлением и, не тратя слов на ответ, выбросил кулак по направлению Гека, целясь ему в лицо.

Ценность такого удара заключалась только в массе, его посылающей: от прямого попадания упал бы даже гиппопотам. Но, поскольку в драке далеко не всегда побеждает самый массивный, силы оказались явно не равны. Гек оглушил его ударом в висок, но так, чтобы Живот не потерял равновесия и не упал, затем нанёс два сильных и как можно более резких удара по бицепсам обеих рук – те повисли, как плети. А дальше Гек парным ударом разбил ему нос, губы и бровь и полностью переключился на живот. Он успел нанести не меньше пяти сильнейших прямых, «стилетных» ударов, прежде чем Живот согнулся и начал падать. Истерзанные, никогда ранее не испытывавшие подобных мучений мышцы живота не выдержали и, судорожно сокращаясь, вытолкнули в штаны хозяину все внушительные запасы кала, которыми располагали его кишки. Не сразу, но это стало заметно зрителям, зачарованным зрелищем унижения исполина.

Как Гек ни торопился, но сирена уже взвыла, по стенам забегали. Гек ринулся к тем двоим, которые двигались навстречу, но все ещё находились в десятке метров. Однако толпа, обезумевшая от предвкушения близких брандспойтов и дубинок, сбила Гека с трассы и поволокла за собою, к дисциплинарной линейке вдоль длинной стены, где только и можно было рассчитывать на невредимость. Влекомый толпой, Гек вроде бы узнал в соседе слева приметы одного из «карателей», избивавших его ребят, и на всякий случай дал ему в морду. Парень слетел с копыт, и его едва не затоптали наседавшие сзади. Гек так и не узнал впоследствии, ошибся он или свернул челюсть виноватому.

Охрана на стенах хлеб свой ела не зря. Даже если Гек и захотел бы раствориться в толпе – ему бы этого не удалось. В строгих наручниках, измолотив по пути дубинками, его приволокли в карцер и сбросили туда вниз головой. Лететь было – с двух ступенек, и Гек почти не ушибся, но вот с наручниками дело было дрянь: при малейшем усилии рук – они сжимались все туже. Гек и раньше слышал о таких, но на себе попробовал впервые. Он прикинул: можно было бы выключить боль на пару минут и выпростать поочерёдно кисти рук с вынутыми из гнёзд суставами – авось кости бы не сломались. Но дальше-то что? Раскрытое умение – уже не козырь. Он решил терпеть. Поламывало – ощутимо, но Геку удалось вызвать у себя нечто вроде транса, и боль словно бы притупилась. Потом опять стало больно, и отвлечься уже не удавалось. Гек решился на последнее пассивное средство – он стал тормозить сердечные сокращения. Полегчало сразу, но само сердце работало не в том режиме, словно бы с перебоями (нейрофизиолог объяснил бы это конфликтом периферийных сигнальных центров, но Гек, не искушённый в формулировках, просто страдал от анонимных неполадок и сильных болей). Временами он впадал в забытьё и совсем потерял счёт времени. Наручники с его посиневших рук сняли только под утро, когда вспомнили об этом. Обычно истошные вопли наказанных таким образом сидельцев навязчиво об этом напоминали, а тут молчит и молчит, значит, ему хорошо… Врач немедленно сделал какой-то укол в вену, и Гек расслабился, а расслабившись – поплыл…

Очнулся он примерно через час. Руки ныли, но уже стали багровыми вместо синих. Он лежал на деревянном топчане все в том же карцере. Звякнула форточка, словно бы вертухай не отрывался от глазка весь этот час. «Как, уже?…» В коридоре послышался топот, приглушённо заданный вопрос сменился пробубненным неясно ответом, в камеру вошли четверо: двое конвойных унтеров, лепила в белом халате и смутно знакомый подполковник… – кум, точно.

– Очнулся, Муций Сцевола? А знаешь ли… а знаете ли вы, что героизм ваш мог бы обернуться ампутацией обеих рук? Я прав, доктор?

– Не исключённая вероятность. Я полагаю, что он все ещё не отошёл в полной мере от шока.

– Отошёл. Вон какой бык здоровый. А в одежде и не скажешь, – жилистый. Осуждённый Стивен Ларей, вы меня слышите?

– Да.

– Вы меня понимаете, разговаривать можете?

– Смотря о чем.

– Вот видите, доктор, никакого шока, все хорошо. Однако я попросил бы вас, чтобы вы оставались в зоне пятиминутной досягаемости, на непредвиденный случай. Хорошо? – Доктор, выставленный из камеры так непринуждённо и вежливо, с лёгкой душой отправился пить чай из термоса, а подполковник Компона продолжил разговор.

– На вас, Ларей, просто какая-то печать стоит дилинквентного типа.

– Какого типа?

– Плохого. Вам оставалось сидеть из трех лет – два. А теперь ещё лет пять довесят, увы.

– Это ещё за что?

– За Гаэтано Мендоза, которого вы покалечили намедни.

– Ничего не понимаю. Какого ещё Мендоза? Может, я из-за «браслетов», в беспамятстве что учудил?

– Того Живот его кличут, другие ублюдки, его дружки. Вспоминаете?

– Вроде слышал про такого. Видеть – не видел.

– Верю. Но вот свидетели – все как один пишут в своих показаниях, что это вы его так. Ага… Вот… Гематомы, разрыв тканей… Перелом левой руки… Вот: вышеупомянутый Стивен Ларей первый нанёс несколько ударов в область… На вас показывают. И Того утверждает то же самое, и охранники.

– Охранники – свидетели? Подполковник, я хоть и мало смыслю в законах да кодексах, но про охранников вы что-то странное говорите, прошу прощения. Того Живот – тот да. Ну так устройте мне очную ставку с потерпевшим, и мы спокойно во всем разберёмся.

Гек угадал: судя по досадливому жесту подполковника – никакой очной ставки не предвидится. Хотя бандитам и не возбранялось работать, обращаться в полицию и сотрудничать с ней в известных пределах, и вербовать из отставников (а иногда и не только) членов своих команд, но жаловаться в администрацию на обидчиков мог только доведённый до отчаяния тюремный изгой. Опозоренный Того Живот лежал в «тяжёлой» палате тюремной больницы и в полубреду мечтал о мести. Но давать показания, выступать пострадавшей стороной… Да ты чо, начальник! Упал я и расшибся. А тут, как назло, желудок схватило…

Та же самая картина была и со свидетелями: в папке у Компоны ничего не было, кроме личного дела Гека и рапортов охранной смены о случившемся. Зато слухи об урке, отделавшем самого здорового бандита тюрьмы, пошли в народ широкими волнами. И никто уже не предъявлял Сторожу и остальным ребятам: почему-де, мол, не укоротили его… Поди укороти! Только подштанники свежие приготовь для начала!

– Что ж, ладно. Говорю – верю вам, Стивен Ларей. Хотя это очень трудно делать. Вы хорошо держитесь для своего возраста, но одолеть такую махину… Право, я вас поздравляю!

– Не по адресу ваши поздравления. Я ни при чем.

Но подполковник продолжал, словно бы не слышал идиотских отрицаний очевидного:

– Поймите, Стивен, в мои обязанности входит не только и не столько прищучить и покарать осуждённых, напротив: уберечь от правонарушений и конфликтов обе стороны баррикады – вот моя задача. Этот Того – пробы на нем негде ставить (Гек невольно ухмыльнулся случайному каламбуру подполковника)… смейтесь-смейтесь, если вы такой недалёкий. Он бандит, что доказано судом, и палач, по оперативным данным. И хотя Того Живот не бог весть какая шишка и на воле, и здесь, но дружков-приятелей у него полно. И все они захотят вам отомстить, потому что, в отличие от меня, считают виновником вас. Вы понимаете всю серьёзность ситуации? Вашей, подчёркиваю, ситуации?

– Да понимаю, не дурак. Но я-то что могу поделать? Меня не спрашивали, и вообще я ни при чем. Страдаю, можно сказать, безвинно.

– Ох, если бы вы знали, безвинный страдалец, сколько странного народа вами интересуется… – Гек навострил уши, но подполковник спохватился, высморкался громко и трудно в огромный сине-белый носовой платок и продолжил: – Странно вообще-то: наколки у вас не случайные, держитесь вы фертом, а судимость ваша – первая. Попадёте в те места, где за наколки отвечают, – тоже ведь не сладко будет, даю вам в том гарантию.

– Те места – это зоны? Насчёт них – вы мне угрожаете или обещаете, не пойму вас?

– Объясняю. Причём очень терпеливо. – Компона обернулся к конвойным и жестом выпроводил их за дверь. Гек приготовился выслушать заветное кумовское предложение и почти не ошибся.

– Мне нет никакого смысла вас вербовать, Стив. Стукачей у меня – почти две полтюрьмы. Кроме того – здесь ваша карта бита, а для периферии стараться, агентов плодить, – мне просто лень. Я откровенен с вами. Но вы бы могли нам помочь… – Гек с восхитительным детсадовским любопытством воззрился на кума, но не издал ни звука. Тот, выждав несколько секунд, сам был вынужден разбить молчание:

– Вам негде сидеть на просторах нашей родины. Уясните себе это. А уяснив – выслушайте меня. Мы предоставим вам камеру и сокамерников, какие вас устроят. Мы разрешим пользоваться всякими штучками – кипятильник, чай, посылки, ларёк от пуза, денег добавим. Я слышал – к женским ласкам тянетесь, как и всякий мужчина. И это обдумаем. Но – помогите нам. Бандиты обнаглели по всем фронтам, что внутри, что снаружи. Слишком мягкое у нас правосудие, а их стрелять надобно, вот лучшее лекарство от бандита. Мы их и спросить как следует не успеваем, как залог вносят, звонки организуют черт те с каких высот. А вот если бы кто-нибудь сильный и смелый сказал им – стоп! Наворочал – признайся. Преступал – ответь! И мы бы помогли друг другу. Драку ту несчастную – ну, забыли бы, чтобы туману вам не напускать на эту тему. Срок вам – с полгода, год, а скостили бы. А после трудоустроили бы в нашей сфере. Интересную бы работу подыскали, с выслугой, с пенсией? А, Стив?